Как сейчас помню первую нашу встречу с ним. Меня остановил громкий разговор. Пожилой полноватый мужчина в берете, зеленой армейской рубашке и темно-синих брюках требовал от инструктора ДОСААФ принять членские взносы. Не сразу обратила внимание на белую палочку в его руках, а когда увидела, подумала: "Слепой!" Взяла из рук старика 30 копеек, приклеила марку на удостоверение, а он как-то необычно галантно поцеловал мне руку и представился: "Военный летчик Брагин".
Я ахнула:
— Первое ночное бомбометание? Я знаю о вас по истории воздухоплавания и авиации СССР.
— Да, это обо мне писали.
Зубы из Брусиловских червонцев
Николай Михайлович родом из Екатеринбурга. Мать его была дочерью хозяина гранильной фабрики. Красивая, умная, богатая, она вышла замуж за вдовца с тремя детьми, да десять своих родила. С малых лет их приучали к труду. Во главу угла ставились духовные ценности. Обучались музыке, в доме была большая библиотека.
В одном из журналов 16-летний Коля Брагин увидел чертеж планера конструкции Делонэ и сам построил аппарат из бамбука и сосны. Обтянул прочным и тонким шелком. Со сверстниками притащил в загон для коров. Натянули амортизатор, и планер с пилотом оторвался от земли. Удалось сделать несколько взлетов. Вначале летал над Екатеринбургом, потом над полями у станции Синарской. Так родилась страсть к небу. После окончания реального училища он едет с Москву и поступает в МВТУ на теоретические курсы авиации. Повезло невиданно – возглавлял Высшие техническое училище и читал лекции по аэродинамике в ту пору сам Николай Егорович Жуковский. А так как студент Брагин отличался любознательностью, то Николай Егорович нередко приглашал его к себе домой, в Мельковский переулок.
В разгар первой мировой войны многих выпускников МВТУ направили в Гатчину, в школу военных летчиков. Потом был фронт. Архивные документы сохранили сведения о том, что военный летчик прапорщик Брагин участвовал в корректировании огня 2-го артиллерийского авиаотряда. Лучшим корректировщиком этого отряда был будущий теоретик тактики нашей авиации профессор Лапчинский.
"Все мои полеты с ним, — вспоминал Брагин, — заканчивались уничтожением двух трех батарей противника". Прапорщики Н. Брагин и Н. Андреев были одними из тех русских летчиков, которые на самолетах "Вуазен" и "Сопвич" выполняли первые штурмовые полеты.
Летом 1917 года Брагин летал на истребителе "Ньюпор-17", и случилась с ним беда: "Сошлись мы с немецким летчиком. Пулемет в ту пору стоял прямо перед летчиком. Чтобы дать очередь, надо было опустить нос самолета, перевести его в планирование. Ручку управления зажимали ногами, летчик вставал в полный рост и стрелял. В это время самолет снижался. Отогнал я немца, и раз на сиденье, чтобы самолет выровнять, а в это время рукоятка турели как даст мне по подбородку! Так зубы и посыпались. Генерал Брусилов, узнав об этом, дал мне золотые червонцы, из которых дантист сделал отличные зубы".
Однажды я вычитала где-то, что в те годы русскими летчиками была выполнена первая аэрофотосъемка. Спросила об этом Николая Михайловича.
— Это мы засняли с воздуха линию фронта, сделали планшет и подарили его Николаю II. Снимали с "Ньюпоров".
— На таком же самолете разбился Нестеров?
— Да, я знал его. Мы пришли в авиацию рано, она еще начиналась. Мы были первыми, на нас смотрели, как сегодня на Гагарина. Мои друзья остались в веках: Уточкин, Победоносцев, Арцеулов, Лобов, Заикин, Сикорский, тот самый, который создал первый в мире многомоторный бомбардировщик "Илья Муромец". Немцы его называли "летающей крепостью". Жаль, что ему, как и многим пришлось эмигрировать. Игорь Сикорский создал авиацию Америки.
За один год той войны Брагин был награжден пятью боевыми наградами, в том числе орденом святого Георгия 4-й степени.
Жизнь после Помпеи
Спросила я его и о том, почему прапорщик Брагин остался в России, почему перешел на сторону красных? Возможность уйти за кордон была у него?
— Помните картину Брюллова "Последний день Помпеи"? – ответил он. – Вот и те события, революция произошла быстро, как при землетрясении. 80 процентов красных военных летчиков были из бывших офицеров. Мы спасали Россию, а какую цветом – не задумывались. Я тогда вернулся на родину, в Екатеринбург, и там летал у красных.
В ту пору были модны аббревиатуры, и одна из них – "краснвоенлет" стояла перед фамилией Брагина. В Сибири он разбрасывает листовки с воздуха, вылетает на разведку, бомбит ночью станцию Зима. Летает, летает, летает.
Отличный летчик, грамотный, высокой культуры, смелый и неутомимый, быстро поднимается по служебной лестнице. В 1921 году он уже командует воздушным флотом народной революционной армии Дальневосточной республики. Под его командой – пять самолетов. Никогда уже не забыть ему "боевые ночи Спасска, Волочаевские дни", взятие Хабаровска и Владивостока.
Потом была Москва. В показательной тренировочной эскадрилье Брагин служит начальником штаба, помощником командира эскадрильи. В звании полковника (три шпалы) демобилизуется из армии и с 1924 года работает в авиапромышленности инженером и авиаконструктором.
В 30-е годы на 39-м авиазаводе им. Менжинского был создан самый быстроходный истребитель "И-5", где впервые в авиации были применены приборы, позволяющие открывать огонь сразу из четырех пулеметов "шкас". Была сложнейшая работа по созданию авианосцев. Видимо роль нашего героя во всем этом была весомая, коли "железный нарком" Серго Орджоникидзе подарил ему легковой автомобиль, а правительство наградило большой денежной премией.
Брагину было уже за 40 лет, когда он поступил в Московский авиационный институт. Летал, помогая "соученикам"-вооруженцам испытывать в воздухе их изобретения. Пришлось овладевать и парашютным искусством. Еще в Первую мировую войну довелось ему выполнить первый вынужденный прыжок, спускался на парашюте французской фирмы "Жюкмес" (каждому спасшемуся с ее парашютом она присылала тогда специальный значок – золотого шелковичного червя в виде заколки, которая носилась в узелке галстука). Девять раз смерть заглядывала в глаза летчика при воздушных авариях.
В золотой клетке
Поженились Брагины в 1923 году. "Невеста была под стать красавицу летчику, — вспоминала впоследствии жена маршала авиации Астахова, Евгения Артемьевна, — стройная, женственная, прекрасно воспитанная". Родом из известного семейства Савицких. Мать ее была фрейлиной у последней российской императрицы.
Десятилетия спустя, на незабываемых кисловодских вечерах, у Брагиных, когда они, старенькие уже, дуэтом пели цыганские песни своей молодости, а потом вспоминали, вспоминали, увидела я их глазами многих известных людей той эпохи. И известных всей планете, и других, уже полузабытых. Но в их времена владеющих умами и сердцами многих. В череде их воспоминаний проходили равно и Николай II с женой и детьми, и Владимир Ильич с Надеждой Константиновной ("Крупская навещала меня в больнице, некрасивая, и никакой симпатии", — заметила как-то Зинаида Арефьевна). Знали Сталина, Кирова, Ворошилова: "Мелюзга, Моему Николеньке четь выше пояса. Один Ворошилов на лицо был хорош… Душой компании авиаторов был Миша Громов (известный летчик-испытатель, впоследствии Герой Советского Союза. – Ред.). Рослый, красивый. Талантливый и компанейский мужчина, женолюб и сердцеед. Меня Николка к нему ревновал" – чисто женская оценка.
Кумирами их были Шаляпин и Собинов, известные композиторы и художники, театральные деятели. Это у обоих вместе. А у Николая Михайловича еще и люди науки, конструкторы и испытатели, те самые, что помогли ему выжить в годы репрессий, перетащив из общей зоны в особое авиационное КБ.
Скорее всего, именно красота и общительность Зинаиды Арефьевны стали причиной несчастья, спусковым крючком беды.
"За мной стал ухаживать (высмотрел на работе) мой начальник. маленький, лысый, толстоватый. Конечно же, получил "атандэ" – отказ. Встретив как-то нас вместе с мужем, понял почему. И началась трагедия нашей жизни", — вспоминала Брагина.
Его взяли в Москве, на 39-м авиазаводе. Зинаиде поначалу объявили, что он расстрелян. Вызвали в органы и требовали что-то подписать, но получили отказ. Вдруг пришло письмо, что жив. Дали десять лет по печально известной 58-й статье.
"Меня сразу уволили как жену "врага народа". Устроилась на работу поломойкой в парикмахерской, но и оттуда выгнали. Только в войну пригодилась Отечеству: рыли окопы, а потом работала машинисткой. Мне было легче других, у нас не было детей, а что пережили семейные! Не поддается разуму. Голодали, мерзли, мучились несказанно. Умирали матери, дети оставались одни и погибали. Да разве наше с Николаем горе могло сравниться с их бедой. Однажды в войну шла домой. Вот и дом рядом, но начался налет. Ба-бах! – и нет дома, нет квартиры, ничего нет!"
Тяжко, но горше этого – НКВД. Вызывают, расспрашивают, советуют. Спасло письмо от Николая Михайловича, в котором он сообщил, что пока вестей от него от него не будет. Оказывается, в лагере он через конвоира передал рацпредложение оборонного значения и был вызван в Омск в особое конструкторское бюро при НКВД, где генеральным конструктором были А. Туполев, а позже В. Мясищев. Здесь им были созданы исключительные по тем временам условия. Брагина назначают ведущим инженером отдела, дают высокую зарплату, большие премии, но получает их одна Зинаида Арефьева, через Бутырскую тюрьму. "Спустя 6 лет после ареста, в 1943 году, ко мне приехал на квартиру человек и объявил, что завтра мне дается свидание в Бутырской тюрьме на полчаса".
Оказывается, все конструкторское бюро было переведено в Болшево, под Москвой.
"Я вошла в отдельную комнату первая. Прежде всего взяла себя в руки, чтобы не расплакаться и как можно меньше волновать его. А когда вошел – не узнала. Передо мной был мой Николенька, но в новом черном костюме, белой сорочке, в галстуке. Выбрит. Кладет на стол плитки шоколада. Это в то время, когда мы получали по 300 граммов хлеба, который и хлебом-то трудно было назвать".
Николай Михайлович продолжал рассказ жены: "Свидания позже давались прямо на даче. Кормили без ограничений, но и работали не считаясь со временем. На даче был огород, клумбы, где мы любили проводить свободное время. Хотелось свободы, воздуха. Клетка, даже золотая, все одно – тюрьма".
В 1947 году Брагин был освобожден. Поселился в Малоярославце, так как ему запретили жить в крупных городах. Устроился на небольшой завод сельхозмашин, стал обживаться. И вдруг – опять арест, ссылка в Сибирь, в глухомань. К счастью, он всегда возил с собой фотоаппарат. За кружку молока, кусок хлеба фотографировал детей, стариков, но только в "своей" деревне. Потом отремонтировал трактор, и тогда ему дали работу на МТС.
"Не знаю, как я выжил. В марте 1953 года к власти пришел Маленков, подал на его имя прошение о пересмотре дела. В 1954 году реабилитирован".
Когда вчерашний ссыльный приехал в Москву, то пришел к своему старому другу, маршалу авиации Ф. Астахову. Говорили о многом. Когда расставались, глянул Федор Андреевич на ноги Брагина, смутился, попросил задержаться. Через некоторое время подал ему новые туфли. Снял с себя летчик Брагин обувь, больше похожую на опорки, надел туфли маршала и только тогда поверил, что ужас прошлого позади. Много подарков и наград получил в своей жизни Николай Михайлович, но дороже этих туфель у него до сей поры ничего не было.
Брагины переезжают в Кисловодск, на Саперный переулок. Помню, этот почти слепой человек сам латал и красил крышу, обивал комнату фанерой, провел воду. Я возмутилась: "Куда смотрят власти?!" И вдруг услышала:
"Если душа родилась крылатой,
Что ей хоромы и что ей хаты?
Что Чингисхан ей и что орда?
Два на миру у меня врага,
два врага, воедино слитых, —
Голод голодных и сытость сытых".
Это Марина Цветаева.
У Николая Михайловича на клавиатуре пишущей машинки были наварены буквы. Он вел активную переписку с друзьями, ветеранами авиации. От него узнала я правду о восставшем Кронштадте и о восстании крестьян под руководством Антонова. Он первый сказал мне, что Россия – полигон, где испытываются человеческие возможности. Свои испытания он выдержал достойно, до самого смертного часа.
Последний подарок
В этот раз я побила все свои рекорды. Не бежала – неслась. Казалось, что сердце вот-вот лопнет от напряжения и радости:
— Николай Михайлович, вас наградили орденом Красного Знамени! Вот газета, указ: "Брагина Николаевича Михайловича". Вас вспомнили.
— Нет. Меня не вспомнили, а достали из нафталина. – Эти два слова окатили меня ледяной струей и заплакала.
Он сидел, опустив голову, как-то съеживался и превращался в старика. Стало ясно, что сейчас вся жизнь летит у него перед глазами, и я поняла, какая боль печет и рвет его на части. В момент созрело решение. Бросилась домой. Достала то, что было для меня всего дороже, — награды моего дедушки Ивана Михайловича Лобова. Георгиевский крест IV степени и серебряную медаль "За храбрость". Не колеблясь, не раздумывая, бросилась назад.
— Николай Михайлович, это вам от меня, — подала награды, отливающие особым, "георгиевским" благородством. Он стал на колени, прижал мои ладони с наградами и застыл.
Тамара Лобова