Объектом исследования в настоящей статье являются две попытки заключить русско-крымский военный союз, направленный против Великого княжества Литовского, в 1560-70-е годы. В историографии они традиционно оцениваются как составная часть феномена, афористично названного С. М. Соловьевым "крымский аукцион". Речь идет о политических отношениях внутри треугольника Бахчисарай — Вильно — Москва, внутри которого поддерживалось неустойчивое равновесие. И именно от Крыма, как справедливо отметил К. Расмуссен, зависело его сохранение. Нападение татар на Россию развязывало руки для продвижения в Ливонию Литве, и наоборот. Поэтому во время Ливонской войны (1558-1583 гг.) и Россия, и Литва, и Польша прилагали усилия, чтобы склонить симпатии хана на свою сторону, а Крым пытался извлечь из этого максимальную прибыль для себя, вымогая "поминки", взятки и подарки.
Если обстоятельства, связанные с крымской политикой в начале Ливонской войны, более-менее изучены, как и ход самого "аукциона", то перипетии дипломатической борьбы вокруг русско-татарского союза в 1563-64 и 1578 гг. известны гораздо меньше. Чего в действительности хотело русское правительство от Бахчисарая в начале 1560-х годов? Какие усилия оно прилагало для заключения альянса с Гиреями, чем было готово поступиться ради него? Сколь велика была антилитовская направленность данного предприятия?
Как показано А. В. Виноградовым, российское военно-политическое давление на Крым в 1556-1561 гг. "стало уменьшаться по причинам объективного характера". К 1561 г. были потеряны практически все базы для проведения операций против татар. Отказался выполнять свои союзнические обязательства ногайский мурза Исмаил. Угрожало войной Великое княжество Литовское. Под влиянием этих объективных факторов, а не по чьему-либо "неправильному" умыслу Россия в конце 1561 г. вынуждена была пересмотреть свою наступательную политику в отношении Крыма, апогей развития которой пришелся на 1559 год.
Этапной в русско-крымских отношениях должна была стать миссия А. Ф. Нагого, готовившаяся в марте-апреле 1563 года. Дипломат отправлялся в Крым с предложением мирного договора. Главным пунктом стояло заключение антилитовского союза. Однако если хан предложил бы Москве совместное наступление на владения Сигизмунда, посол должен был отреагировать сдержанно. Ему следовало заявить, что Россия, конечно, готова выступить на своего недруга, литовского короля, но для нее принципиально важно, чтобы это были военные действия союзников, а не "пособление царю".
Из наказа Нагому не видно, чтобы Москва рассчитывала действительно заполучить хана в союзники. Главной целью, видимо, являлось добиться мира на южной границе, получить гарантии ненападения татар и напугать Сигизмунда. Для последнего было достаточно, чтобы Девлет-Гирей сделал несколько грабительских походов по южным землям Великого княжества Литовского. Фантазии Ягеллона, что может случиться с его страной, если Москва и Крым будут действовать совместно, приведут к тому, что Литва станет сговорчивей и быстро заключит с Россией мир на выгодных условиях. Это позволит победоносно завершить Ливонскую войну.
При чтении наказа Нагому не покидает ощущение, что в Москве осознавали неестественность русско-татарского объединения против христианской Литвы. Поэтому, с одной стороны, добиваясь союза, русские дипломаты сопровождали свои действия таким количеством условностей, что поневоле кажется: Москву больше интересовал свой статус в двусторонних отношениях с Крымом, чем перспективы антилитовского русско-крымского альянса. Несмотря на то, что этот союз был для Грозного необычайно важен, конструктивные предложения о совместном нападении на Сигизмунда утонули в массе мелочных условий, которые А. Ф. Нагой должен был соблюсти при заключении договора. Дипломату предписывалось добиться, чтобы хан первым присягнул на шерти и прислал больших послов, т. е. создать видимость, будто бы инициатива мира исходит от Крыма, а русский царь всего лишь соглашается на просьбу "брата своего". К грамотам следовало приложить золотые печати (как символ равенства государств). Нагому велели проследить, чтобы ни в коем случае хан не подвесил "алый нишан" — красную печать, символ подчинения.
О поминках Нагой вел мелочный торг, больше отделываясь обещаниями несметных богатств и сравнительно скромными подарками. Поведение русского дипломата выглядело заносчивым и вызывающим (не есть за одним столом с послами других государств, не платить никаких пошлин, мелочно жадничать в подарках и т. д.).
Одним словом, как это, увы, часто бывало в русских дипломатических миссиях, форма победила содержание, а сиюминутная жадность — дальновидность. Вопросы ритуала и семиотика поведения оказались важнее главной цели — достижения антилитовского союза с Крымом. В результате Москва промедлила, дала развиться сомнениям и нерешительности Девлет-Гирея до чрезмерной степени — и проиграла литовской дипломатии борьбу за дружбу с Крымом. Личной вины Нагого, связанного в своих инициативах получаемыми из Москвы строгими инструкциями, в таком исходе немного.
История не знает сослагательного наклонения, но при ином поведении русского царя его альянс с ханом был возможен, а эффективность подобного союза в свое время доказали события конца XV в. — Крым и Москва совместно уничтожили господство Большой Орды, былого хозяина Восточной Европы! Недаром Иван IV в своих посланиях к Девлет-Гирею постоянно подчеркивал, что в русско-крымских отношениях начинается новая эра, что он бы хотел быть в такой дружбе с ханом, как его дед Иван III с Менгли-Гиреем.
Причиной же плохих отношений с Крымом в предыдущие годы, в соответствии с русским политическим дискурсом, царь объявил измену своих подданных, которые "ссорили" его с ханом. Тема государевой измены как причины плохих отношений России и Крыма в 1550-х гг. впервые зазвучала в послании Ивана IV Сулешу от октября 1562 г.: "... а которые наши люди ближние промеж нас з братом нашим з Девлет Кереем царем ссорили, мы то сыскали, да на них опалу положили есмя, иные померли, а иных разослали есмя, а иные ни в тех, ни в сех ходят".
В Наказе А. Ф. Нагому в марте 1563 г. эта тема уже была детализирована: зазвучали имена конкретных изменников. Сперва всю вину возложили на Ивана Полева и Федора Загрязского: "и ныне тех дел поминати не надобе. занеже те дела делались от изменников, занеж с государем ссору зделали, государь сыскал, которые его ближние люди ссорили с царем, и опалу положил". Правда, Загрязский успел умереть своей смертью до опалы. Его обвиняли в том, что он якобы утаил от Ивана IV, что хан требует поминок. В последующих строках царь объявил всю южную политику второй половины 1550-х гг. ошибочной, а ее инициаторов — И. В. Шереметева, героя битвы при Судьбищах, А. Ф. Адашева и И. М. Висковатого, руководителей русского посольского ведомства — государственными изменниками, которые "царя и великого князя с царем (крымским ханом. — Л. Ф.) ссорили".
Кроме того, для задабривания хана царь принял беспрецедентное и необъяснимое решение: в 1562 г. он велел снести Псельский город, удачное стратегическое положение которого до этого фактически парализовывало военную активность крымцев. В ставке хана необычайно изумились решению царя. Русскому послу А. Нагому в 1563 г. было велено передать объяснение, что город, мол, непригоден для сельского хозяйствования, и вообще "Государю нашему городы новые не нужны. Божием милосердием и старые города емлет". Е. Ржевскому осенью 1563 г. уже было поручено давать более пространное объяснение: "Сказали были государю нашему тамошние украинные люди, что то место пригодитца к пашням и иным угодиям". Для того государь и велел поставить город. Однако выяснилось, "то ся место х такому делу не пригодило, и того для государь наш велел его и разорити".
25 июня 1563 г. А. Нагой был принят Девлет-Гиреем и начал переговоры о мире и антилитовском союзе. Хан воспринял предложения Москвы настороженно. Он опасался, что сегодня русские воюют с литовцами, а завтра они помирятся и объединяться против татар — так что лучше не связывать себя никакими соглашениями. Нагой писал, что от Ивана IV в Бахчисарае "боялись обманки". Хан на переговорах однозначно поставил решение вопроса о мире и дружбе в зависимость от московских денежных выплат. Русские платежи должны по своим масштабам сравниться с литовскими и превзойти их, тогда можно будет говорить и о союзе ("да и сверх королевы казны поминки дай"). Сулеш прямо заявил Нагому, что "татарин любит тех, кто ему больше даст, тот ему и друг". Нагой оказался в сложном положении. Отстаивая честь своего царя, он сразу же гордо заявил, что "государь наш дружбы не выкупает". Но сам дипломат понимал, что такая позиция абсолютно неконструктивна. Поэтому он пытался убедить хана, что главное — отправить больших татарских послов для заключения договора, а там уж царь "за поминками не постоит". Эти обещания звучали достаточно бесцветно на фоне прибывшей в Крым 23 июля литовской казны на 36 телегах.
Между тем хан посчитал, что Сигизмунд недодал 4 000 золотых. Кроме того, пользуясь случаем, он потребовал от Литвы двойных поминок, а не то грозил заключить союз с Иваном IV. Со своей стороны в послании к хану от 3 августа 1563 г. Сигизмунд упоминал о других причинах напряженности в литовско-крымских отношениях: нападения на улусы каневских черкас (которых король обещал покарать), обида правителя Литвы на хана за то, что последний недостаточно активно нападал на русские земли, и это позволило Ивану IV совершить поход под Полоцк (то есть в глазах Сигизмунда в поражении Литвы в 1563 г. был виноват неоказавший надлежащую помощь Крым!). Масла в огонь подлило нападение в августе белгородских татар под Браславль и Винницу.
Грамота Девлет-Гирея, привезенная в Москву в сентябре 1563 года, четко демонстрировала позицию Крыма: хан подробно перечислил, какие поминки и подарки должен получить каждый представитель татарской аристократии (кречеты с обслугой, шапки меховые черные, шубы и т. д.). Калге на свадьбу полагался подарок в 1000 рублей. Девлет-Гирей подчеркивал, что Сигизмунд в отличие от Ивана Грозного постоянно присылает поминки и подарки, поэтому русскому правителю надо еще постараться, чтобы заслужить дружбу "великого царя Великой Орды". Кроме того, гонец Ян Магмет привез несколько грамот от царевичей, мурз, членов ханской семьи, в которых каждый из них просил подарок в уплату за ходатайство перед ханом о мире. Средние размеры взяток, помимо шапок, шуб и пр., колебались от 100 до 230 рублей.
Россия предприняла ряд шагов, призванных смягчить позицию хана. 18 сентября 1563 г. в Москву вызвали ранее задержанного в России посла Ян Болдуя и объявили ему, что Иван IV отпускает крымского дипломата и отправляет Ф. И. Салтыкова-Морозова с великими поминками. Ян Болдуя и гонца Ян Магмета пожаловали шубами и "государевой чаркой серебряной".
1 октября в Крым с новыми инструкциями Нагому и грамотами к хану выехал гонец Елизар Девятович Ржевский. Несмотря на риторику, ласкающую слух хана, Иван IV позволил себе и несколько резких выпадов. Во-первых, в своей грамоте к Девлет-Гирею он постарался представить дело так, что это хан хочет дружбы и мира, а Россия только идет ему навстречу. Царь даже заявил, что "дружбы нашей мы к тебе не приказывали", но раз уж предводитель татар хочет дружить, то русский монарх готов выразить свое согласие. Поминками Грозный предложил "обменяться", как истинным друзьям. Первым поклясться на договоре царь предложил хану. В грамоте от имени Ивана IV к Мустафе-аге на слова, чтобы царь потешил хана и прислал поминки, был дан ответ: пусть хан сам потешит царя и нападет на Литву. В принципе, как отмечено А. В. Виноградовым, царь обещал поминки, но после "шертования" хана. Тем самым они "превращались в средство давления на правящие крути Крыма".
Ржевский привез в Крым подарки, которым татары сперва обрадовались. А затем с ними стали возникать разные казусы. Нагой описывает один из них: "Мурату мирзе также вручили грамоту твою государеву, ярлык и жалование, шапку черну червею и шубу кунью. Мурат мирза на твое государево жалование челом бьет, и шапку и шубу взял, и говорил Елизарию про шапку. Государь, де, ко мне прислал женскую шапку, и ты б мне ее обменял. А Елизарий говорил, что государь мой к тебе прислал, то я к тебе и привез". Подобных эпизодов было немало. Татары оказались недовольными маленькими подарками и требовали их "втрое".
Для объяснений с ханом в конце 1563 г. в Крым отправился литовский посол Ю. Быковский. Он сообщил, что с Москвой заключено перемирие до 6 декабря, и предложил в срок до 21 ноября собрать войска и совместно напасть на Россию. Быковский убеждал, что вся русская армия под Полоцком, границы оголены. Крымцам отводилась зона нападения — Северская земля и Смоленщина. Однако русские дипломаты в Крыму оказались искуснее: 24 ноября 1563 г. хан обещал русским послам выступить против Сигизмунда совместно с Россией и заключить договор, для чего к отправке в Москву готовилось посольство мирзы Мурата.
Однако буквально в течение недели столь многообещающе начавшиеся переговоры расстроились. Крымская знать буквально забросала и хана, и послов требованиями больших поминок. Девлет-Гирей из-за этого даже поругался со своим сыном, считая его аппетиты чрезмерными. Нагой оказался обвиненным в шпионаже, что якобы подтверждали имеющиеся у русского дипломата на Москве 60 лавок. 23 декабря 1563 г. татары заявили, что отказываются от своих слов, в том числе и от антилитовского союза, и откладывают заключение русско-крымского договора на тех условиях, на которых предлагал Иван IV. Крым объявил, что в случае, если царь первый присягнет на собственной грамоте, хан готов подумать о перспективах мирных отношений с Москвой. В качестве наблюдателя за присягой Ивана IV отправлялся гонец Ашибаш Фрух.
2 января 1564 г. хан присягнул на шертной грамоте, но в ее "крымском" варианте. Она содержала пункт о совместных действиях против литовского короля, но это сопровождалось условием выплаты Русью больших поминок. После присяги Ивана IV перед митрополитом и боярами на этой же грамоте документ должен был вернуться в Крым, где на нем присягнет татарская аристократия, и он вступит в силу. А. В. Виноградов справедливо отмечает, что шансы на это были невелики: антимосковская группировка набрала силу и заблокировала бы любую попытку ратификации соглашения.
Ситуация в какой-то степени зашла в тупик. В ожидании новых инструкций из Москвы Нагой занимался сбором разведывательных данных. Ему удалось собрать много интересной информации разной степени достоверности: что татары хотят увидеть в Крыму присланных Иваном IV пленных поляков, чтобы поставить их перед королевским послом и "поглумиться", что весной 1564 г. по инициативе турецкого султана планируется турецко-татарский поход на Астрахань, "к Бахметьеву гробу". Причем хан не хочет нападать на Астрахань, но на него в этом вопросе давит Турция. К числу врагов России в этой акции могут присоединиться пятигорские черкасы и ногаи.
Более важной была информация, полученная Нагим путем угощения спиртными напитками литвина Федора Савостьянова (на которого дармовая выпивка так подействовала, что он изъявил немедленное желание бежать в Московию и поступить на службу к Ивану IV). Савостьянов рассказал, что Сигизмунд посылает в Крым гонца за гонцом, в основном — католических священников (?!), чтобы предотвратить союз Москвы и Крыма. Литовцы "нашептывают" хану, что Грозный пытается его обмануть, а сам хочет захватить Киев и "стравить" Девлет-Гирея с пятигорскими черкасами, Астраханью и Казанью (то есть завоевать Крым). Вместо этого Сигизмунд уговаривал татарского правителя напасть на Москву и слал для этого богатые подарки и поминки. Сама же Литва намеревалась напасть на Русь ближе к "Великому дню". Ей оказывала помощь Турция: во-первых, султан побуждал Крым заключить военный союз с Великим княжеством Литовским против России; во-вторых, приказал 80 000 сербам ("сербянам") отправиться на фронты Ливонской войны и воевать на стороне короля против России. Получив отчет Нагого, царь принял решение согласиться на выдвинутые ханом условия. 26 февраля 1564 г. в Москве встречали Ашибаша Фруха. Переговоры протекали трудно: во-первых, Крым игнорировал русскую грамоту и навязывал свой вариант шерти. Во-вторых, русскую сторону не устраивало увязывание в крымском варианте шерти антилитовского союза с платежом поминок. В-третьих, московские дипломаты протестовали против предлагаемой схемы заключения соглашения: присяга хана — присяга царя — присяга крымской аристократии ("земли"). В-четвертых, позиция хана в отношении русско-татарского союза против Литвы оставалась неотчетливой. Царь так и не получил ясных гарантий вмешательства Крыма в войну на стороне России. Грозный опасался, что Девлет-Гирей ограничится декларациями и так и не перейдет к практическим действиям.
Ашибаш на переговорах всячески подчеркивал намерение хана напасть на Сигизмунда, "хотя з братом своим со царем и великим князем дружбу совершити и пойти на литовского короля". Но условием этого ставил получение Крымом больших поминок. Здесь обращает на себя внимание титулование "царь". Крым вообще-то игнорировал царский титул Грозного. К сожалению, из данного контекста не очень ясно: перед нами дьячий пересказ речи Ашибаша, в который русский писец привычно вставил титул своего государя, или же цитата из речи посла? Второй вариант мог бы быть интереснее. Он свидетельствовал бы о дипломатических маневрах Крыма, готового поступиться своим неприятием царского титула в обмен на шерть. К сожалению, из текста посольской книги однозначных выводов сделать нельзя.
После совещания царя с боярами было решено "учинить клятву" на крымской шертной грамоте 9 марта 1564 г. Однако гонец Г. П. Злобин должен был отвезти в Крым очередной вариант грамоты, уже отправленной ранее с Нагим, и добиваться присяги мурз именно на этом экземпляре! А потом Грозный готов был еще раз принести крестоцелование на данной грамоте. Таким образом, присяга царя на крымской шерти оказалась лишь маневром. Русский царь упрямо гнул свою линию, добивался, чтобы Крым присягнул первым, а Москва — второй и чтобы в основе договора лежал бы русский вариант соглашения. Решено было также отправить поминки в размере, посланном с князем А. Кашиным в 1542 г. Как подчеркнул А. В. Виноградов, "заключенное соглашение не стало надежной гарантией от крымских нападений, но это был определенный шаг вперед в урегулировании русско-крымских отношений".
Г. П. Злобин умер в дороге, и вместо него в апреле 1664 г. в Крым был отправлен новый гонец, Ф. А. Писемский. 5 июня начались его переговоры с ханом. Девлет-Гирей сперва говорил о своем желании "стоять заодин" против литовского короля, но при этом для "некоторого умышления" он не хочет включать в шерть отдельным пунктом свое обязательство напасть на Литву.
Колебания при дворе хана подробно описаны в "Большом разговорном списке" А. Ф. Нагого, увы, доставленном в Москву слишком поздно — 20 июня 1565 г. Список содержит подробное описание русско-татарских переговоров в Крыму с 31 мая 1564 года по весну 1565 года. Согласно сведениям Нагого, сторонниками мира с Россией были сам Девлет-Гирей, Мустафа-ага, Аликази Куликов, Зенги-Хозя-ших. За союз с Литвой против Москвы выступали калга Мухаммед-Гирей, его брат Адыл-Гирей, Азей князь Ширинский, Аспад князь, Ямгурчей, Ахмамер и все представители казанской знати, в свое время бежавшие в Крым. Последняя группировка обвиняла Ивана IV в агрессии, в захвате Казани и Астрахани, в том, что он "хочет идти на Крым Днепром", и даже в нападении на Ливонию, а затем и на Литву, вступившуюся за орден.
Трактовка Нагим особенностей борьбы внутри крымской знати крайне любопытна. Он осмыслял ситуацию строго в рамках московского политического дискурса. Ранее сообщалось, что дружбе Ивана IV с ханом мешали злые советники, изменники. Теперь Нагой решил, что и хану мешают плохие советники, приближенные "нашептывают в уши" антирусские речи. Русский посол тщательно фиксирует слух, как хан, уставший препираться со знатью, на совете 21 июля 1564 г. воскликнул: "К чему де яз на Крыму и царь, коли меня ныне дети и болшие улусные люди не слушают" (высказывание в духе Ивана Грозного в предопричный год!). Дипломат дает ему выгодную для Руси интерпретацию: хан не желает нарушать данную клятву, да вот советники вредят.
В переговорах с Ян-Магметом и Сулешем Нагой прямо сравнил этих преступников с теми, кто до 1563 г. на Руси ссорил хана с царем, и был за это репрессирован Грозным. Исполненный самых добрых намерений, Нагой предложил Девлет-Гирею... свои услуги в качестве консультанта, как надлежит поступать с плохими советниками, а то в Москве на этот счет накоплен богатый опыт, наверняка неизвестный хану! Столь неожиданное предложение было воспринято, скорее всего, с недоумением, но очень показательна сама стереотипность мышления русского посла.
В июне 1564 г. крымский гонец Караш прибыл на Русь с сеунчем о победе татар над волохами. В отправленной с ним шерти, как считает А. В. Виноградов, ссылаясь на донесение А. Ф. Нагого, по-прежнему не было пункта о войне татар с королем. Его включение неизменно зависело от присылки поминок. По словам Караша, хан, в свою очередь, отправил для государя специальные поминки, аналогичные "полоцкому поминку" Ивана IV. Однако на поле на крымцев напали казаки, отобрали поминки и якобы даже новую, исправленную шертную грамоту, которую Караш вез от Девлет-Гирея (при этом все другие грамоты, в том числе и послания царевичей, Караш благополучно довез). В нападении подозревались литовские казаки, и московские дипломаты пытались всячески раздуть этот конфликт, преподнести его как свидетельство недобрых намерений Сигизмунда. Это соответствовало и настроениям Крыма. Караш рассказал, что одновременно с отправкой на Русь Ашибаша было послано посольство в Вильну. Но король его не принял и чести послам не оказал. Сигизмунд также отказался отвечать за нападения на крымцев казаков и черкас. Поэтому хан "на короля гневен" и готов к союзу с Москвой против Литвы.
Крым также пытался изобразить себя защитником Руси от агрессивных планов Турции. Караш рассказал, что турецкий султан требует пошлин с городов Кафы, Мангупа, Инкермана, Судака и других. Это фактически дань, которую хан платит султану. Последний готовит нападение на Астрахань, для чего планирует прокопать канал в узком месте между Доном и Волгой, и по нему переправить осадные орудия. А Девлет-Гирей всячески сопротивляется этим планам султана, потому что идти в поход "не мощно" и "нынче учинились с московским в дружбе".
Реакция Ивана IV на проявление Крымом готовности к достижению соглашения труднообъяснима. С одной стороны, 30 июня посольство Караша одарено богатыми подарками (шубами), что свидетельствует об одобрении царем хода переговоров. Но с другой стороны, в тот же день Грозный уехал на Верею в Вышгород, а послов "безделно" продержали в Москве на посольском дворе до 3 августа. Таким образом, заключать антилитовское соглашение Россия не спешила. Вместо этого в августе на переговорах русские дипломаты повторили свою старую позицию о необходимости присягнуть первым хану на московском варианте грамоты. Никаких других заявлений сделано не было, и 16 августа Караш уехал из Москвы, не увозя с собой ничего, кроме подарков. С ним отправился гонец А. Н. Мясной с царскими грамотами, в которых повторялись старые требования о принесении ханом присяги на образце шерти, присланном с А. Нагим.
Практически одновременно сорвались и переговоры в Крыму. 25 июля стало известно о приказе султана готовиться к походу на Астрахань. Переговоры с Нагим относительно заключения мира хан "начал волочити", и 28 июля А. Ф. Нагому и Ф. А. Писемскому сообщили о серьезных разногласиях относительно размеров поминок, возникших между ханом и крымской аристократией. Царевичи и мирзы настаивали на том, что главным условием мира с Русью должно быть получение "казны великой". 1 августа русские дипломаты узнали причину затяжки времени: Девлет-Гирей ждал результатов переговоров с Сигизмундом о размерах поминок. Нагой попытался доказать, что Иван IV потому не идет войной на короля, что ждет ответа Девлет-Гирея, и поэтому русско-татарский договор надо заключать как можно быстрее.
Однако 4 августа 1564 г. татары заявили, что они колеблются, потому что на Россию "пошел король с великим собраньем" и он обещает большие деньги, если Крым присоединится к этому нападению. Одновременно распространились слухи о присылке Сигизмундом "двойной казны", чтобы побудить хана к нападению на Россию. Причиной литовского похода крымцы считали измену князя А. М. Курбского: "Отъехал, деи, от тебя, государя, к королю князь Андрей Курбской, а с ним, деи, отъехали многие люди; и короля, деи, на тебя, государя, он поднял, и царя и царевичей велел он поднята". А 28 июля крымская знать выдвинула новое требование, при котором соглашение может быть заключено: уступка Казани и Астрахани и поминки в размере, который был при Мухаммед-Гирее I.
Несговорчивая позиция России и жадность Крыма привели к срыву соглашения. 5 августа в ответ на требование "Магмет Киреевых поминок" Нагой дал категорический отказ: русская сторона была согласна только на "Сагиб Киреевы" поминки. Историки, помимо спора о размере поминок, называют и более глубинные причины провала переговоров: русско-татарские противоречия на Северном Кавказе, утрата "казанского юрта", казачьи угрозы Азову и т.д. Свою роль сыграли и активность польско-литовской дипломатии, и обещания Сигизмунда не только прислать двойную "казну", но сверх того и заплатить за Москву Сагиб Гиреевы поминки.
Видимо, срыв переговоров татарами предвиделся (планировался?) заранее. Уже 6 августа хан выступил в карательный поход на Русь. Нагой в тот же день послал на Русь две грамоты, чтобы предупредить: одну — с татарином Гамзой, который продвигался в войске Девлет-Гирея, другую — с бывшим русским пленным Якушем Власовичем Окиншиным через Кафу в Азов и далее к донским казакам. 9 августа третью грамоту увезли ногаи Ишкар Азиенгаринович и Кел-Магмет Янышев. По адресу попала только грамота Гамзы, да и то слишком поздно — уже после начала боевых действий.
А. В. Виноградов отметил, что Крым настаивал на реализации своего проекта соглашения. 16 июля 1566 г. хан в присутствии А.Ф.Нагого и Ф.А.Писемского повторно присягнул на своем варианте шерти. Послы отказались подтвердить договор, потому что в нем было неотчетливо прописано обязательство Крыма воевать вместе с Москвой против Великого княжества Литовского. На этом первый этап русско-татарских переговоров о мире и союзе, который имел место в 1563-1566 гг., можно считать законченным.
Вторая попытка достижения русско-крымского договора была сделана в 1578 г. Однако она носила уже принципиально другой характер. На наш взгляд, отказ Москвы от понимания роли Крыма как потенциального союзника против Литвы в 1570-е гг. произошел не только из-за военного обострения 1571-72 гг., но и из-за того, что в 1572-76 гг. Москва хотела решить литовский вопрос и выиграть войну с Речью Посполитой через элекцию Ивана IV или его сына на королевский престол. Во второй половине 1576 г. стало ясно, что эта концепция оказалась ошибочна. Рюриковичи проиграли борьбу за польский трон. И в самом начале 1577 г. Россия вернулась к идее русско-крымского союза, благо, что Девлет-Гирей неоднократно демонстрировал свое желание реанимировать процесс заключения шерти, прерванный после 1563-64 гг.
Непременным условием для России, как уже говорилось, был первый шаг со стороны хана: именно он должен прислать больших послов, т. е. как бы попросить Ивана IV заключить договор, выступить его инициатором, а царю оставалось только милостиво согласиться на своих условиях. Однако 2 февраля 1577 г. на совещании с Боярской думой было решено, не дожидаясь крымского посольства, готовить большое русское посольство В. Мосальского и дьяка А. Шапилова. С ними отпускался задержанный крымский посол Девлет-Килдей. Русские дипломаты должны были сидеть в Боровске и ждать известия о выезде больших татарских послов, которые все-таки должны были выступить первыми. Однако на этот раз в отличие от недавних лет крымцев ждали с нетерпением. Бояре даже сами заговорили о готовности отправить поминки — еще недавно это было запретной темой.
Однако и эта попытка заключения русско-крымского союза была сорвана — правда, на этот раз по не зависящим от России обстоятельствам. В Крыму скончался Девлет-Гирей. Было неясно, как поведет себя новый хан, Мухаммед-Гирей II, бывший калга, неоднократно высказывавшийся в отношении Москвы весьма радикально. Поэтому вместо большого посольства в Крым в июле 1577 г. было решено отправить "лехкого гонца" С. Кобелева с грамотами и поминками. Его миссия называлась "братство проведать". Он был должен новому хану "челом ударити", сообщить о готовности к переговорам русского большого посольства. Стоит отметить резкое увеличение количества грамот к разным представителям крымской аристократии, отправленных с Кобелевым. В них Иван IV активно звал служить и обещал высокое жалование. Таким образом, после смены хана русская дипломатия стремилась сформировать и закрепить поддержку при дворе прорусски настроенных татарских вельмож.
Настороженность России имела свои основания. Сразу после прихода к власти в окружении нового хана вновь заговорили о необходимости возврата Астрахани. В сентябре 1577 г. в Крым обратился Стефан Баторий. Он надеялся побудить татар к нападению на Россию, апеллируя к поддержке Турции, и тем самым облегчить положение в Ливонии. Поэтому от первого посольства нового правителя "Великой Орды" зависело очень многое. Прибывший в Москву в декабре 1577 г. посол Халил-Челибей приехал с мирными намерениями. В своей речи он даже назвал Ивана IV "царем и великим князем" (кажется, это первый случай, когда официальное лицо из Крымского ханства назвало русского правителя "царем", т.е. ханским статусным титулом). Впрочем, о признании Крымом титула речь не шла: в грамоте от Мухаммед-Гирея Грозный написан "государем, братом нашим" (что вообще-то тоже выше привычного обращения "великий князь"). В грамоте от Мусли-аталыка Иван IV назван "Великого улуса многие Руси и всего христианства великий государь".
Что же касается содержательной части переговоров, то Мухаммед-Гирей предлагал вернуться к обсуждению вопроса о мирном договоре России и Крыма на условиях, близких к неудавшемуся соглашению начала 1560-х годов. Правда, антилитовская направленность договора уже не акцентируется, хотя и подразумевается (исходя из декларируемого принципа: "твои враги — мои враги").
10 декабря 1577 г. было решено с ответной миссией послать в Крым гонцов В.Непейцына и И.Маркова. 20 декабря русское посольство вместе с Халил-Челибеем уехало из Москвы. В отправленных с ним грамотах царь выражал готовность к переговорам и указывал на необходимость обмена большими послами, чтобы "дело делалось". На возврат сторон на позиции начала 1560-х гг. указывает и сходство наказа, данного И. Маркову, с наказами 1560-х годов.
В Крыму с интересом воспринимали рассказы русских дипломатов о победоносном царском походе в Ливонию в 1577 году. В 1578 г. татары и сами напали на Литву во главе с царевичем Адыл-Гиреем. На Украйне они не встретили сопротивления войск великого княжества, громили пограничные города практически беспрепятственно. Небольшая стычка была только у г. Острога. Василий Острож ский "откупил" нападение татар за 2 000 золотых — получив выкуп, крымцы оставили посад нетронутым. Целью похода было добиться от Литвы присылки поминок и вывода казачьих отрядов с Днепра.
Однако новый польский и литовский король Стефан Баторий не стал дожидаться, пока Россия и Крым поймут все выгоды антилитовского союза. Баторий пожаловался Турции, ставленником которой он, по сути, являлся. И султан одернул хана, приказав поумерить пыл и оставить литовские земли в покое. В июне 1578 г. литовские паны надеялись на нападение татар на Москву. Из Крыма как раз вернулся посол Тарановский, и на турецко-татарскую дипломатию Стефана возлагались большие надежды.
Однако Крым откровенно играл двойную игру. Татарский посол, приехавший с Тарановским, сообщил, что хану вольно стать с Москвой в дружбе. В Литве это расценили как абсурд ("absurda et similia powiada"). 9 августа (по другой записи, в посольских документах — 10 сентября) 1578 г. в Москву прибыл крымский посол Куремша. Посольство приехало с сеунчем об успешном литовском походе: взяли 30 городов, разбили в полевом сражении польскую королевскую рать. Хан обещал в случае заключения договора с Россией еще больше воевать Литву. Грозный ждал приезда крымцев, надеясь, что наконец-то из Бахчисарая прибудут большие послы.
Однако текста шерти Куремша не привез. Вместо этого он вручил грамоту Мухаммед-Гирея, написанную в достаточно жестких интонациях. Хан опять требовал Казань и Астрахань, напоминал об обещании Ивана IV отдать Астрахань, причем грозил "войной и ратью" между двумя "юртами" — Крымом и Русью. Вместе с традиционным требованием поминок в грамоте фигурировали и две новых претензии: усмирить донских казаков и не посылать казаков на Днепр. Правда, хан пошел на некоторые уступки в титулатурном вопросе: Грозный назван "многие Руси всего христианства государем, братом нашим великим князем".
10 сентября 1578 г. В. Г. Зюзин, А. Я. и В. Я. Щелкаловы дали Куремше ответ, содержащий отказ по всем пунктам, кроме необходимости заключения мирного договора. Было твердо сказано, что если "царь хочет с нами доброго дела, и прошение о Казани и Астрахани оставит". От связи с донскими и тем более — днепровскими казаками царь отказался. 19 сентября татарам было объявлено об отправке к ним гонца А. Я. Измайлова. В наказе выражалась готовность к переговорам о мире, но реакция на литовский поход татар оказалась довольно сдержанная. Первостепенной темой диалога с Крымом царь недвусмысленно назвал необходимость мирного договора.
Этот договор должно было заключить большое русское посольство В. Мосальского, дьяка Арменина Шапилова и гонца В. Непейцына. Инструкции для него разрабатывались в августе-сентябре 1578 года и неоднократно корректировались. Его целью было подписание мирного договора между Россией и Крымом. В наказе посольству особо подчеркивался принцип "адекватности действий": подарки, которые делают русские послы, должны точно соответствовать подношениям, получаемым русскими, и ни в коем случае не превышать татарских подарков. Пошлин, как всегда, предписывалось не платить, но в то же время об этом "говорити смирно", чтобы "в государеве деле порухи не было".
В наказе по сравнению с 1560-ми годами серьезно изменилась позиция России в отношении антилитовского союза с Крымом. Россия хотела шерти с Крымом, в которой был бы традиционный пункт о войне против недругов "заодин". Но при этом в наказе подчеркивалось, что Россия не должна заключать обязательств участия в боевых действиях именно против Литвы. Дипломаты должны завуалировать свои обязательства в общей формуле: "кто нам недруг, тот и вам недруг".
В этом плане очень примечателен проект шерти, который был приготовлен для миссии В. Мосальского. В нем в отличие от проектов договоров 1563-64 годов опущен пункт о союзе против литовского короля. Этот вопрос вообще не поднимается. Москве, в общем-то, от ханства ничего не было нужно, кроме ненападения. Зато через заключение договора русская сторона пыталась юридически оформить международное признание ряда принципиальных вопросов. В тексте шерти Иван IV многократно фигурирует с царским титулом, именуется "всея Руси". Татары должны были дать обязательство не нападать на русские пограничные города — подчеркнем, что основное место в этом списке занимают (впрочем, как и в грамотах 1563-64 гг.) города, недавно отобранные у Литвы. Тем самым Россия получила бы важное международное признание их принадлежности к державе Ивана Грозного. Очень интересен фрагмент, где Россия берет на себя обязательство не нападать на татарские улусы, причем в этих нападениях не должны участвовать "ливонские люди". В случае принятия шерти Крым стал бы вторым государством (первым была Дания, признавшая по договору 1562 г. русские захваты в Ливонии, сделанные в 1558-1561 гг.), которое тогда бы признало вхождение Ливонии в состав России.
Тем временем пытается